<...> Первый комендант Зимнего дворца привозимых к нему отправлял на
главную гауптвахту, откуда в 10 или 11 часов вечером привозили к государю
(тогда занимавшему Эрмитаж). Первый спрос делал мне г<енерал>а<дъютант> граф
Левашов, предваряя, чтобы сознаваться чистосердечно, что в таких случаях
государь милостив. На поданном мне для сего листе бумаги я написал в двух
строках, что "не участвую в гнусном замысле и требую очных ставок". Г.
Левашов тотчас передал государю, который немедля вышел, повторил мне то же,
и я повторил желание очных ставок. Фельдъегерю, привезшему меня, дана была
записка, и мы молча приехали в Главный штаб к дежурному генералу Потапову,
который меня знал с Отечественной войны, и сказанное им слово: "Очень рад",
- озадачило меня. Он отдал вполголоса приказание адъютанту своему, Яковлеву,
а этот пригласил меня следовать за ним й передал меня другому адъютанту,
Жуковскому, который, проходя со мной несколько нескончаемых коридоров и
двориков, спускаясь и подымаясь с лестницы на лестницу, между прочим,
прервал гробовое молчание: "Слава богу, что вы присланы к нам!" - и объявил,
что "тяжких отправляют прямо в крепость"... Невозможно описать впечатления
той неожиданности, которою я был поражен: открывается дверь, в передней два
молодые солдата учебного карабинерного полка, без боевой амуниции; из
прихожей стеклянная дверь, чрез нее я вижу несколько человек около стола за
самоваром; все это во втором часу пополуночи меня поражало. "Вот, господа,
еще вам товарищ!" - сказал Жуковский: все глаза обратились на меня. Здесь
сидели за чайным столом: бригадный генерал 18-й дивизии Кальм , известный
Грибоедов; адъютант Ермолова Воейков (оба привезенные с Кавказа); отставной
подпоручик генерального штаба А. А. Тучков (старший брат бывшего в Москве
генерал-губернатора) и предводитель дворянства Екатеринославской губернии
Алексеев, человек около шестидесяти лет и, как оказалось, привезенный по
ошибке вместо своего сына, гусара... Поздний чай произошел оттого, что
Воейков и Грибоедов были на допросе в Комиссии, находящейся в крепости.
Через час мы все были как старые знакомые. Предмет разговора понимается:
вопросам, расспросам и взаимно сообщавшимся сведениям не было конца.
Содержались мы на свой счет, обед брали из ресторации; позволено было
выходить вечером с унтер-офицером для прогулки. Немногие, однако же, желали
пользоваться сим; книг, набранных Грибоедовым от Булгарина, было много...
Через десять дней я был освобожден, получил свидетельство за Ќ 409 от 25
февраля за подписью всех членов (Следственного комитета), что "к тайному
обществу не принадлежал и о существовании его не знал". Тотчас выдано мне,
как и другим, годовое жалованье, прогоны и путевые издержки...
Видевши, что некоторые получили дозволение посещать прежних соузников
моих, я испросил, чрез Яковлева, позволение делать то же и, получив оное,
почти ежедневно бывал у них. Общество таких людей и особенно в тогдашние
минуты было для меня большим наслаждением от службы.
