Харламова Д. Ф. - Еще несколько слов о Грибоедове
Часто помещаемые в литературе воспоминания об Александре Сергеевиче
Грибоедове побудили и меня, 84-летнюю старуху, воскресить в своей памяти
все, что только об нем помню, а помнить есть что, так как в доме моей матери
в Тифлисе он был ежедневным гостем. У нас зародилась и развивалась его
любовь к княжне Нине Чавчавадзе, и в нашем же доме сделался он счастливым
женихом, позабыв на время свою ипохондрию. К сожалению, во время всех этих
событий я была совершенно маленькая девочка; мне было около 12 лет, когда
его убили; вот почему воспоминания мои ограниченны.
Родилась я в Тифлисе в 1817 году, где мой отец командовал артиллерией
(Отдельного Кавказского корпуса), после его смерти, в 1820 году, мать
осталась жить в Тифлисе, где у нас на склоне горы, близ потока Салылак
(Сололаки), был дом и чудный, волшебный сад Дом после нашего отъезда был
приобретен казной для Института благородных девиц, а теперь в нем живут
таможенные чиновники. (Примеч. Д. Ф. Харламовой.).
Мать моя была та самая Прасковья Николаевна Ахвердова, об которой
всегда упоминается во всех биографиях А. С. Грибоедова. Она была
необыкновенно гостеприимная, любезная, образованная и талантливая женщина, и
дом ее был средоточием всего культурного общества Тифлиса в продолжение 10
лет. Мода и жажда почестей и наград манила много военной золотой молодежи на
Кавказ, перебывали там и князь Ал. Ар. Суворов Который полвека спустя,
когда я уже была совершенно старая, называл меня не иначе, как
уменьшительным именем. (Примеч. Д. Ф. Харламовой.), (помню) и графа
Самойлова, и Бутурлина, и Веригиных, и Арсеньева, и Симборского, и много
других, одним словом, по 2 или по 3 офицера из каждого гвардейского полка.
Каждый из них делал визит моей матери и затем и бывал почти ежедневно. И
либеральная статская молодежь из будущих декабристов тоже наведывалась на
Кавказ и бывала у матери, особенно часто, кажется, В. К. Кюхельбекер -
давнишний друг нашей семьи; я, впрочем, его не помню, знаю это только по
рассказам. После 25 года были отправлены проветриться многие слегка
замешанные декабристы: из них помню двух - Рынкевича и Искрицкого. Около
1829 года посетил и обедал у нас и Александр Сергеевич Пушкин, я его
превосходно помню, хотя это было в смутное для нас время, после смерти
Грибоедова. По рассказам, Грибоедов, приехав в Тифлис около 22 года ,
сейчас же сделался героем, дрался на дуэли с Якубовичем (будущим
декабристом) и, по всей вероятности, уже тогда познакомился с моей матерью.
Сохранилось письмо от 1827 года, где он извиняется пред ней в неисполненном,
из-за нервного припадка, поручении. Я лично начала его помнить лет 9-ти,
когда он вернулся после долгого отсутствия из Тифлиса, почти ежедневно
обедал у нас, а после обеда играл нам, детям, танцы. А детей нас было много,
чуть не маленький пансион двух возрастов. К старшему принадлежали: дочь от
первого брака моего отца Софья Федоровна, впоследствии замужем за Н. Н.
Муравьевым-Карским, и брат Егор Федорович, бедная племянница моего отца Анна
Андреевна Ахвердова, и приходили для совместного ученья знаменитая княжна
Нина Чавчавадзе и княжна Мария Ивановна (Манко) Орбелиани.
Княжна Екатерина Александровна Чавчавадзе, впоследствии княгиня
Дадиан-Мингрельская, княжна Софья Ивановна (Сопико) Орбелиани, Варенька
Туманова и я составляли младший возраст.
Князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе, соопекун моей матери над
сестрой Софи и братом Егорушкой, нанимал небольшой наш флигель, рядом с
нашим большим Домом; в нем жила его мать, жена - княгиня Саломе и дети -
Нина, Катепька и Давид. Целый день находились У нас девочки, а Катенька даже
и жила у нас в одной комнате со мной и гувернанткой нашей Надеждой
Афанасьевной, той, которой А. С. Грибоедов в одном из писем к матери шлет
целый акафист приветствий. Летом ездили мы часто гостить в чудное имение
Чавчавадзе - Цинац, дали в Кахетии, совершали путешествие всегда под конвоем
не менее 20 солдат, из опасения нападения горцев Князя я менее других помню,
он часто отлучался, а впоследствии, после взятия Эривани, был там
губернатором.
Но семья его осталась в Тифлисе. Нам-то, младшему возрасту, и играл
танцы Грибоедов. Расположение духа у него было необыкновенно изменчивое,
иные дни проходили в полном молчании с его стороны, но без видимой причины
чело его прояснялось, он делался весел, разговорчив (говорил всегда
по-французски) и, если не было малознакомых гостей, шел в зал после обеда,
говоря: "Enfants, venez danser" Дети, идите танцевать (фр.)., - садился
так, чтобы видеть наши неуклюжие танцы. Играл он всегда танцы своего
сочинения, мелодию которых еще ясно помню, но очень красивые и сложные,
потом переходил к другим импровизациям и проводил за роялем иногда весь
вечер. Сонико Орбелиани имела обыкновение подходить вплотную к клавишам, это
его раздражало, и он, после финального аккорда, ударял ее по выставленному
животу указательным пальцем, что ее огорчало и приводило в бегство. К
сожалению, я принадлежала к младшему возрасту, поэтому помню только то, что
относилось к нашему детскому миру, и ничего из разговоров со старшими
передать не могу. Младшего брата княжны Нины он всегда вместо приветствия
гладил по курчавым волосам и в одном письме к матери пишет: "Давыдочку по
головке". Но общее впечатление, которое производил на меня ласковый, но
почти всегда серьезный средних лет статский господин в очках, внушающий мне
глубокое почтение, граничащее с робостью, хорошо помню, а также удивление,
что Нина настолько мало боялась его, что даже вышла за него замуж. Конечно,
главное внимание Александра Сергеевича с того времени, как я стала его
помнить, было обращено на княжну Нину Чавчавадзе, которой было лет 14 тогда,
хотя она, как все южанки, была уже вполне сложившаяся женщина в эти годы. Он
занимался с нею музыкой, заставлял говорить по-французски, и даже когда он,
впоследствии, взял ее за руку и повел в наш сад делать предложение, она
думала, что он засадит ее за рояль.
Не скажу, чтобы мать моя имела возможность воспитывать и обучать
особенно блестяще своих питомцев: во-первых, кроме сестры Софи, все
поголовно были ленивы и, кроме того, учителя были не из первоклассных. Не
знаю, где они были преподавателями, и фамилий не полню, знаю, что их
называли Акакий Кондратьевнч, Аксентий Трифонович и Афанасий Иванович
Гиацинтов. Музыке нас учил капельмейстер Соколовский, только Нине
Александровне давал сам советы Грибоедов, когда она подросла и он был в
Тифлисе. Живописи учила сама мать, отменная художница миниатюрой и
портретистка. Но что более всего процветало у нас - это французский язык. У
маленького Чавчавадзе Давида был гувернер m-r Ravergi (Равержи), но за
малостью флигеля, занимаемого Чавчавадзе, он и дочь его Josephine (Жозефина)
жили у нас и занимались с нами теоретически и практически. Кроме того, около
1826 года наехало в Тифлис целое общество французов, которые основали
шелковичную фабрику на паях, один из главных компаньонов Duello (Дюелио) жил
в нашем доме, часто нас посещал и способствовал успешному французскому
разговору. Танцам из любезности нас учила прелестная m-me Castello, жена
одного из крупных пайщиков. Верхом ездил весь старший возраст; если ехала
Нина Александровна и Грибоедов был в Тифлисе, то сопровождал ее; мы же,
младший возраст, пользовались лошадьми только по возвращении кавалькады,
немного по двору. Сестра моя Софи тоже была красавица, в другом роде, чем
Нина Александровна, но почти не хуже ее. Мать ее, урожденная княжна
Юстиниани, одарила ее этой красотой и такой величавостью, что ее прозвали
Порфирородною. Они с Ниной Александровной составляли картинную пару, и все,
что было молодежи в Тифлисе, увивались около них. Еще врезался мне в память
маленький костюмированный бал у нас, где Нина Александровна появилась в
старинном грузинском костюме, сохранившемся у бабушки ее Марии Ивановны.
Костюм этот много живописнее новейшего, и красота ее в нем была неописанная.
Но был ли Грибоедов на этом бале, не помню.
Хотя это и не касается Грибоедова, но не могу не упомянуть, насколько
Тифлис того времени был еще пуст, даже не было хорошего дамского башмачника
и его emploi (амплуа) исполнял лакей матери Егор Титов.
Когда предвиделся бал или свадьба, то понятно, что обшивал всех
домочадцев, включая княжон Чавчавадзе и Орбелиани, но и посторонние княгини
являлись к матери с рамбави (сплетнямми) и между прочим просили заказать
башмаки своим дочерям Егору Титову. Отказывать она не умела, и выходило, что
у нее лакей - башмачник на весь Тифлис и она почти постоянно лишена его
услуг.
Как сейчас помню красные атласные башмаки, которые он сшил мне и
Катеньке к свадьбе Грибоедова. Нас с ней очень плохо одевали и обращали
внимание на туалеты Нины Александровны и Софи, которую мать любила не менее,
если не более меня, поэтому красные башмаки составляли событие в нашей
жизни. Сестра Софи была двумя или тремя годами старше Нины Александровны и
вышла замуж немного ранее. Муж ее, Н. Н. Муравьев-Карский, который почему-то
не ладил с Грибоедовым и не желал женитьбы его на приятельнице своей жены,
хлопотал, чтобы она дала согласие на замужество с другом его, Сергеем
Николаевичем Ермоловым; но она обладала всегда очень стойким характером, не
поддалась и сохранила себя для того, кого любила сильно. После того как
Грибоедов сделался женихом княжны Нины, он должен был присоединиться к армии
Паскевича немедленно, он пишет 14 июля из Карабаха матери, описывает
военные действия и прибавляет: "Говорите с Ниной обо мне побольше, всякий
раз, как нечего будет делать лучшего. Помните, что мы оба Вас любим как
нежную мать; она и я..." Подписывается он так в этом письме: "Ваша приемная
чета, Ваши дети". Он был тогда уже не прикомандирован к Паскевичу, а
посланником, поэтому, вероятно, и не остался долго при армии; возвратившись
в Тифлис, захворал лихорадкой...
Лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его,
так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: "C'est de
mauvaise augure" Это дурное предзнаменование (фр.).
Когда после свадьбы они уезжали в Персию, все, у кого только были
экипажи и верховые лошади, выехали их провожать, не помню только, до какого
места, так как меня не взяли. В последнем своем письме из Тавриза, где он
жил некоторое время с женой пред вечной разлукой и отъездом его одного в
Тегеран, он пишет матери: "Дашеньке нежнейший поцелуй. Как мы ее с женой
любим, пари держу, она и не подозревает о наших разговорах в Тавризе, все
про нее и про Катеньку, как-то найдем их, когда воротимся, за кого их
выдадут? Маленькие их кокетства в клубе, и т. д. и т. д.".
Три месяца после этого письма он был убит. Про то, как привезли останки
Грибоедова в Тифлис, как его хоронили, я имею очень смутные воспоминания. Я
была больна в то время, но все же видела похоронную процессию издали, с
балкона нашего дома. Говорили тогда, что гроб его держали долго в карантине.
По приезде из Таврнза Нина Александровна поселилась со своими родными уже не
в каменном флигеле, а в городе. После того как нечаянно ей открыли правду,
она долго хворала. И на нашем доме до самого отъезда в мае 1830 года все как
будто тяготел траур. Приезжала раз Нина Александровна в Москву с сестрой
своей княгиней Е. А. Дадиан-Мингрельской на коронацию императора Александра
II, но нам не суждено было свидеться, вскоре после этого она скончалась.
С княгиней же Екатериной Александровной Дадиани мы часто виделись
впоследствии в Петербурге, после того как она должна была уступить свои
владения России, были с ней в самых дружеских отношениях и в переписке до
самой ее смерти, последовавшей в Мингрельском замке Зукзыдак.
Мать моя сохранила 9 писем А. С. Грибоедова, которые я, кажется, в 1888
году отдала в Публичную библиотеку. Одно из этих писем 1824 года совершенно
незначительное, четыре 1827 года, когда он состоял при князе Паскевиче,
описывает военные действия, рвется на свободу и недоволен всем. Три письма
1828 года, когда он был уже назначен послом, но все же был при армии князя
Паскевича, тоже описывает военные действия и пишет много про свою невесту,
последнее из Тавриза, уже женатый, до смерти за три месяца.
Воспоминания эти я должна диктовать, так как зрение мое ослабло и
почерк неразборчив.
Удельная, 11 ноября 1901 г.
|
